Мне хочется верить, что Создатель из всех своих созданий предпочитает тех, кто стал свободным.
Амин Малуф «Странствия Балтсара»»
Многим из нас, бывает, приходит мысль о том, что мы проживаем не свою жизнь. Пытаемся всем угодить, быть для всех белыми, пушистыми, а то вдруг нас не примут такими, какими мы есть. А терять людей не хочется. Эта замечательная притча-история расскажет вам о том, что происходит с людьми, которые не умеют слушать свое сердце.
— Как это – не было? — спросила я внезапно севшим голосом, — Совсем, что ли? Да у вас ошибка тут, в картотеке, посмотрите лучше!!
— Никак нет, — пожилой Ангел улыбнулся снисходительно и поправил очки в круглой оправе, — У нас тут все записано, все учтено, опять же, все под строгим оком Сами Знаете Кого. У нас за должностное преступление знаете что? – физиономия Ангела посуровела, — Про Люцифера слыхали? То-то. Моргнуть не успел – скинули. «Оши-и-ибка». Скажете тоже…
— Минуточку, — я попыталась взять себя в руки, — Посмотрите, пожалуйста, сюда.
Ангел благожелательно воззрился на меня поверх очков.
— И? – спросил он после секундного молчания.
— Меня, может, и нет. Но кто-то же есть? – я осторожно пошевелила кисельной субстанцией, которая теперь заменяла мне привычный земной организм. Субстанция заволновалась и пошла радужными пятнами.
— Кто-то, безусловно, есть. Но никак не NN, каковой вы изволили представиться., — Ангел тяжело вздохнул и потер лоб, — Я таких как вы перевидал – не сосчитать. И почему-то в большинстве своем – дамы. Ну, да ладно. Давайте проверять, барышня. По пунктам. С самого начала. Так?
— Давайте, — сказала я, решительно повиснув у него над плечом и изготовясь биться до последнего.
— Нуте-с, вот она, биография мадам N, — Ангел вытащил из-под стола здоровенный талмуд и сдул с него пыль, — Ab ovo, дорогая, что называется, от яйца, — он послюнявил палец и зашуршал тонкими папиросными страницами, — Ну, это все мелочи … подгузники… капризы детские… глупости всякие… личность еще не сформирована… характер не проявлен, все черновики… ну, детство и вовсе опустим, берем сознательную жизнь… а, вот! – он торжествующе поднял палец, — у вас был роман в конце десятого класса!
— Ах, какая странность, — не удержалась я, — Чтоб в шестнадцать лет – и вдруг роман!
— А вы не иронизируйте, фрейляйн, — Ангел сделал строгое лицо, — Роман развивался бурно и довольно счастливо, пока не встряла ваша подруга. И мальчика у вас, будем уж откровенны, прямо из-под носа увела. То есть не у вас, — вдруг спохватился ангел и покраснел, — а у мадмуазель NN…
— Ну, и чего? – спросила я подозрительно, — Со всеми бывает. Это что, какой-то смертный грех, который в Библию забыли записать? Мол, не отдавай ни парня своего, ни осла, ни вола…
При слове «Библия» ангел поморщился.
— При чем тут грех, ради Бога! Достали уже со своими грехами… Следите за мыслью. Как в этой ситуации ведет себя наша N?
— Как дура себя ведет, — мрачно сказала я, смутно припоминая этот несчастный роман «па-де-труа», — Делает вид, что ничего не произошло, шляется с ними везде, мирит их, если поссорятся…
— Вооот, — наставительно протянул Ангел, — А теперь внимательно – на меня смотреть! — как бы поступили вы, если бы жили?
— Убила бы, — слово вылетело из меня раньше, чем я успела сообразить, что говорю.
— Именно! – Ангел даже подпрыгнул на стуле, — именно! Убить бы не убили, конечно, но послали бы на три веселых буквы – это точно. А теперь вспомните – сколько таких «романов» было в жизни у нашей мадмуазель?
— Штук пять, — вспомнила я, и мне вдруг стало паршиво.
— И все с тем же результатом, заметьте. Идем дальше. Мадмуазель попыталась поступить в университет и провалилась. Сколько не добрала?
— Полтора балла, — мне захотелось плакать.
— И зачем-то несет документы в пединститут. Там ее балл – проходной. Она поступает в этот институт. А вы? Чего в этот момент хотели вы?
— Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, — уже едва слышно прошептала я, — Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась, что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно…
— Милая моя, — ангел посмотрел на меня сочувственно, — нам здесь до лампочки, кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямая вещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вот серьезно! – зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась, между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!
Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви, держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя бл*дская все равно перевесит, и тогда уж ты прости меня, Господи, если ты есть…
— Вот то-то, — Ангел покачал головой и перевернул страницу, — да тут у вас на каждом шагу сплошные провалы! Девочка, моя, ну, нельзя же так! В тридцать лет так хотели татуировку сделать – почему не сделали?
— Ну-у-у… — озадачилась я, — Не помню уже.
— А я вам подскажу, — Ангел нехорошо усмехнулся, — Тогдашний ваш возлюбленный был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?
— Вам виднее, — насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было…
— Мне-то виднее, конечно… Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем дальше.
Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря – безработная, из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то хотели?!
— Вспомнила. Стрелять хотела.
— В кого стрелять?! – изумился ангел и покосился в книгу.
— В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, — плакать я, как выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и пошло густыми серыми волнами, — Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще хотела. Давно это было…
— Подтверждаю, — Ангел ткнул пальцем в талмуд — Вы, дорогая моя, имели ко всему этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения! Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!
— Я не знала, что должна… — прошелестела я в ответ.
— Врете, прекрасно знали – Ангел снял очки, устало прищурился и потер переносицу, — Что ж вы все врете-то, вот напасть какая… Ладно, мадам, давайте заканчивать. Приступим к вашему распределению.
Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-то строчить.
— Как вы все не понимаете, — в голосе Ангела слышалось отчаяние, —нельзя, ну, нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!… Всё думаете — и так сойдет… Шутка ли – каждая третья душа не свою жизнь проживает! Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания – то мама плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не вовремя, то – вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется, эректусы… Ну, все, готово, — Ангел раздраженно откинул перо, — попрошу встать для оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.
Я перелетела через стол и замерла прямо перед ангелом, всем своим видом выражая вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.
— Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной, — Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью, — Смягчающих обстоятельств, таких, как а) не ведала, что творила б) была физически не в состоянии реализовать или в) не верила в существование высшего разума — не выявлено. Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до обнаружения себя настоящей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подсудимая! Вам понятен приговор?
— Нет, — я жалобно заморгала, — Это в ад, что ли?
— Ну, ада вы не заработали, детка, — усмехнулся ангел, — да и вакансий там…, — он безнадежно махнул рукой, — Пойдете в чистилище, будете проживать смоделированные ситуации, пока суд не признает вас прожившей свою жизнь. Ну, а уж будете вы там страдать или нет – это мы, извините, не в курсе, — и Ангел протянул исписанный желтый бланк, — Теперь все ясно?
— Более-менее, — я кивнула растерянно, — И куда мне теперь?
— Момент, — сказал Ангел и щелкнул пальцами. Что-то звякнуло, грохнуло и в глазах у меня потемнело…
— … одну меня не отпустят, а с тобой запросто, — услышала я знакомый голос, — И Сережка говорит – пусть она тебя отмажет на два дня, ну, Олечка, ну, милая, ты ведь поможешь, правда? Мы тебе и палатку отдельную возьмем, и вообще клево будет, представляешь, целых две ночи, костер, речка и мы втроем?
..Это был мой школьный двор, май уже и не помню какого года, пыльный душный вечер. И Ленка, красавица, с кукольным личиком и фигурой от Сандро Ботичелли – моя подружка – как всегда беззаботно щебетала мне в ухо, не замечая, как ненависть и боль медленно скручивают меня винтом, мешая дышать. Такое знакомое, такое родное-привычное ощущение… Я ведь хорошая девочка, я перетерплю все это, я буду вести себя прилично, я хорошая, хорошая, хоро…
— А пошла ты на х.р, — сказала я нежно, с садистским удовольствием наблюдая, как округляются ее фарфоровые глазки, и, чувствуя некоторую незавершенность сцены, добавила — Оба пошли к е..не матери.
…Когда разгневанный стук Ленкиных каблучков затих где-то за поворотом, я прислушалась к звенящей пустоте вокруг, и поняла, что вот прямо сейчас я, наконец, глубоко, неприлично и ненаказуемо счастлива…
